Рыболов-натуралист

И. Шубин

Из всех моих встреч с людьми, занимающимися ловлей рыбы 
только на удочку, мне особенно запомнилась одна. 

Это было в первый год моего приезда в село Ильинское,  
Пермского уезда, ныне Молотовской области. 

Село Ильинское было тогда крупным торговым центром. К  
нему тяготела вся Приобвенская часть Пермского уезда. Торговцы, 
скупщики и кулаки составляли значительную часть его  
населении. 

Очевидно, по этому классовому признаку село Ильинское и 
было избрано в прошлом местом пребывания Главного  
Управления всех Строгановских заводов Урала. 

В селе были две церкви — православная и старообрядческая; 
молельня секты красноверов, винная лавка и несколько десятков 
шинков, где открыто и в неограниченном количестве круглые 
сутки продавалась хмельная брага, а из-под полы —  
николаевская сивуха. В богоспасаемом торговом центре глухой провинции 
бывшей Пермской губернии в годы 1911—1913 царили «тишь, да 
гладь, да божья благодать». 

И только изредка, по большим двунадесятым праздникам 
и в воскресные дни, спокойное течение жизни села несколько 
нарушалось. 

В эти дни в Ильинском проходили ярмарки или крупные  
базары. На них съезжалось население почти всего Приобвенского 
округа, и сельские богатеи собирали немалую «жатву». 

В эти же дни несколько больше обычного перепадало со стола 
богатеев и ильинской бедноте. Но она не довольствовалась этими 
крохами. Вот почему уже к полудню в тесных улочках торговых 
рядов появлялись подвыпившие местные «Любимы Торцовы» 
и начинали портить кой-кому из толстосумов застоявшуюся 
кровь. 

Это были редкие вспышки протеста против беззастенчивой 
эксплуатации кулаками крестьянской бедноты. 

Среди таких «протестантов» особо выделялся в Ильинском 
рыбак Николай. 

У этого бедняка было шестеро едоков и — ни клочка земли. 
Богатеи ненавидели его за острый язык и независимое поведение. 
Нередко ярмарочный день Николая заканчивался в «каталажке» 
при волостном правлении, куда его ввергали после резких  
обличительных выступлений против местных толстосумов. 
Николай был страстным рыболовом, но ловил только на удочки. 
Ловил очень много, облавливал всех местных рыбаков, в том 
числе и тех, кто промышлял сетями. 

— Николай, поймайте нам к празднику на пирог хорошей  
свежей рыбки! — говорил один. 

— Эй, рыбачок! Принеси-ка нам послезавтра парочку щучек 
или налимчиков, да покрупнее. Жена и дочка именинницы, — 
говорил другой. 

— Выручай, дружище. Завтра у меня по случаю рождения сына 
соберутся сослуживцы, принеси-ка чего-нибудь на заливное, — 
просил третий. 

И Николай аккуратно доставлял заказчикам пузатых  
налимов и жирных лещей на пирог, судаков и щук на заливное. И даже 
в такой день, как день Веры, Надежды, Любви и Софии, когда 
число состоятельных именинниц в селе переваливало за  
десяток, Николай никогда не подводил ни одного заказчика. 
Это был великолепный мастер ужения на простую удочку. 
Он по каким-то своим особым приметам и наблюдениям всегда  
безошибочно узнавал: где и какую рыбу можно хорошо ловить  
сегодня, завтра и в ближайшие дни, и всегда налавливал этой рыбы 
столько, что ее хватало на его большую семью и на именинные 
пироги заказчиков. 

По внешнему виду он мало походил на обычных рыболовов 
и никогда не носил никаких удилищ. Весь запас рыболовных 
принадлежностей у него хранился по карманам: это были  
волосяные лески с крючками, грузом и поплавками. Удилища его обычно 
хранились где-то в кустах, вблизи мест лова рыбы. 

Я был тоже страстным рыболовом-удильщиком и не раз  
пытался выведать «секреты» Николая: почему он облавливает всех 
нас и как он узнает, когда и где надо ловить рыбу? 

— Завтра и в ближайшие дни особенно хорошо будет  
ловиться крупная плотва и язь: начался вылет стрекоз, — иногда 
говорил .он. — Осип Яковлевич, начался жор щуки. Заглянь-ка ты со  
своей «вертушкой» под крутой берег выше моста, — советовал 
Николай. 

Какое отношение имеет вылет стрекоз к ловле плотвы, почему 
щуку летом, во время жора, надо ловить на сильном течении и 
в неглубоком плесе, а не на ямах и не там, где она хорошо  
ловилась осенью? На такие вопросы у меня в то время не было 
еще ответа. Да и Николай рассказывал так мало, что меня это не 
удовлетворяло... 

Но при одной из встреч я договорился с ним, что он  
как-нибудь зайдет за мной и мы пойдем на рыбную ловлю вместе. 
Как-то раз в конце лета Николай зашел ко мне после обеда и 
пригласил отправиться с ним к ближайшей мельнице. 

Увидев на окне лист липучки для ловли мух, он сказал: 

— Ловить будем на мух. Захвати с собой один листик, а 
мне дай подсачек и два гибких удилища с тонкими лесками и 
небольшими крючками. Груз — дробинка, поплавков не надо. 
Ловить будем крупную плотву. Сегодня по воздуху летит  
много паутины. 

— Почему крупную плотву? Почему у мельницы? И какое 
это имеет отношение к тому, что сегодня в воздухе появилось 
много паутины? 

Николай промолчал. 

«Ну хорошо, — решил я, — разберемся на месте, что к чему»,— 
и начал быстро собираться. 

Захватив с собой мух, подсачек и удочки, мы с Николаем  
двинулись к мельнице ловить крупную плотву. 

— А где же паутина и какое отношение она имеет к нашей 
сегодняшней ловле? Я что-то ее не вижу, — осмелился я спросить 
в пути у Николае. 

— Да ведь мы идем по селу, кругом дома, потому ее тут и 
нет, А выйдем к реке, увидишь, как ее много сегодня. И на  
каждой паутинке — небольшой паучок. Около строений и деревьев 
ветер затихает и паучок падает на землю или в воду. В воде он 
тонет. Вот рыба и кормится им. 

«Ну-ну, посмотрим, какая такая крупная плотва сегодня будет 
ловиться выше мельницы», — подумал я. Сколько раз я пытался 
там хоть что-нибудь поймать, но у меня ничего не получалось, 
не брала там никакая рыба — ни крупная, ни мелкая. 

— Ну хорошо, Николай, — сказал я. — Предположим, что 
мы сегодня удачно будем ловить крупную плотву на муху. Это мне 
понятно. Вот однажды вы сказали, что такую же плотву можно 
хорошо ловить, когда начинается массовый вылет стрекоз. На 
какую приманку тогда ловится плотва? 

— На стрекозу. Плотва кормится стрекозами и «казарками». 

«Казарки» выползают из воды по осоке и камышинкам. Когда они 
обсохнут на воздухе, из них вылезет стрекоза. Она расправит 
крылышки и улетит, а на камышинке остается только шкурка от 
«казарки». Вот в это время плотва и кормится «казарками» и  
стрекозами: рыба часто хватает их еще в воде. В пруду ныне по весне, 
когда отцвел шиповник, я наловил столько этой рыбы, что впору 
было поднять. Ловил на «казарку» около самого края камышей, 
поверху, с небольшим поплавком. 

— Так... Теперь мне ясно, какое «колдовство» вам помогает 
в рыбной ловле. Вы настоящий натуралист, Николай. У вас есть 
чему поучиться самому опытному рыболову. 

Разговаривая так, мы незаметно подошли к месту лова,  
перешли мельничный мост и забрались на настил ледореза выше 
мельницы. 

— Вот здесь и будем ловить, — сказал Николай. — Смотри, 
Осип Яковлевич, летит паутина, и много ее кругом поосело: на 
столбах и на сваях. Подсачек держи возле себя, крупную рыбу 
выводи неспеша. 

— Хорошо, хорошо, выведу и крупную рыбу, лишь бы взяла, — 
ответил я, начиная волноваться. 

Я размотал удочки, снял с лесок поплавки и лишний груз, 
нацепил на крючок муху, опустил эту насадку в воду и, по совету 
Николая, дал ей возможность опуститься до дна. 

— А теперь медленно поднимай насадку. Так... Так... Еще 
тише... Стоп! Осторожно! Дай ей походить на глубине!.. Не 
спеши. 

Рыба взяла на глубине двух метров в тот момент, когда я под- 
пял от дна насадку четверти на две. 

Незабываемое впечатление! Тридцать семь лет отделяют меня 
оттого дня, но и сегодня я помню, с каким волнением я вываживал  
тогда одну за другой редкостную добычу — крупную полутора- 
фунтовую плотву. Раньше я такую крупную плотву ловил очень 
редко, да и то с прикормом, с применением разных пахучих  
приманок. 

Николай ловил рядом на вторую мою такую же удочку и, время 
от времени наставительно тихим голосом, сдерживая мои  
порывистые движения, говорил: 

— Легче, легче!..» Не стучи, Осип Яковлевич!.. Не  
шевелись, когда рыба у поверхности. 

Ловко подсачив очередной трофей, он неизменно  
приговаривал: 

— Эх, и жирна сейчас эта рыбка! Куда хошь годится, что 
в пирог, что в уху! 

— Ну что же, друг, у нас этой рыбки будет столько, что  
хватит и на уху и на пироги, — подтвердил я, радостно возбужденный. 

Около шести часов вечера, перед закатом солнца, клев начал 
ослабевать. Рыбы у нас было более чем достаточно. Брала в этот 
день одна плотва и только крупная... 

На обратном пути, а вечером за ухой в дружеской беседе 
я ближе узнал Николая — этого замечательного человека и  
редкостного рыболова. Он был поистине самородок-натуралист. Не 
имея никакого образования, он настолько хорошо разбирался в 
наблюдаемых им явлениях природы, что в этом отношении был 
значительно культурнее некоторых «интеллигентов» села  
Ильинского. 

Много порассказал мне Николай в тот вечер интересных  
историй и о том, как богатели ильинские толстосумы, как .они душили 
бедноту и прогоревших своих собратьев. Тогда же рассказал он 
мне и о том, как в течение нескольких лет кулаки-торговцы 
преследовали его, добивались выселения его из родного села. 

— И за что? За то, что я не боялся их, отказывался  
батрачить на них, а иногда, когда случалось быть «навеселе», резал им 
в глаза правду. 

За науку — как надо ловить хорошую крупную рыбу на  
простые удочки, — я отблагодарил Николая: обеспечил его хорошими 
крючками. 

С тех пор мы встречались с Николаем часто... 

Весной 1919 года я жил в Кирове и от своих бывших учениц 
узнал, что при подходе к селу колчаковских банд ильинские 
торговцы и кулаки восстали и зверски расправились с местными 
советскими работниками. 

В числе убитых был и Николай: он возглавлял в то время 
ильинскую бедноту. 

(Альманах "Рыболов-спортсмен" № 1, 1950)